«Я сам выбрал судьбу». Почему писатель из Ревды Владислав Фролов считает, что его бережёт Бог

Разговор о литературе, любви и желании издать 12-томное собрание сочинений

Ревдинский писатель и поэт, основатель клуба «Рыцари пера» Владислав Фролов на днях отметил день рождения. По такому случаю друзья и товарищи по перу взяли у него интервью. «Ревдинский рабочий» с удовольствием публикует его.

— Вам 25 августа исполнилось 63 года. Это много или мало?

— В мире все относительно. Если брать в пример киноактеров или поп-звезд, бросающихся во все тяжкие, то и этого много. Для вечности 63 года — просто ничто. Ну а для меня это зрелый творческий возраст, когда уже много знаешь, но уже мало можешь. В сорок лет я мог писать днями напролет, но не так грамотно, как сейчас. А в 63 получается, — как мне давным-давно советовали, — меньше, но лучше. И рад бы просидеть за произведением целый день, да здоровье не позволяет.

— За свою творческую жизнь вы написали, если не ошибаюсь, пятнадцать романов в духе Александра Дюма и других беллетристов. Почему именно приключения и именно Франция?

— Да, было время, я строчил романы где-то за полгода, год. И даже кустарным способом печатал и переплетал их. За это меня называли и Ревдинским Дюма и Дюма-внуком. Сам я считаю себя его учеником. Меня настолько захватила его трилогия о мушкетерах, что я сам изменился. Не помню, кто сказал, что творчество Александра Дюма-отца оплодотворяет душу. Это, наверное, и случилось. Хотя со временем я пришел к твердому убеждению, что моя душа проходила очередную школу жизни в то время и в той стране. Реинкарнация очевидна — душа должна прийти к совершенству, и одной жизни для этого бесконечно мало.

— По поводу ваших романов. Есть какие-нибудь планы по реализации написанного?

— Да, есть. Многое требует серьезной правки и сокращения. Мыслей у молодого автора пруд пруди, но надо же пожалеть читателя. Излагать саму суть, а все остальное обрезать. Я хочу скомпоновать томов двенадцать, издать их малыми тиражами и разместить в электронном варианте на портале Проза.ру. Но для этого мне нужно написать еще романа три и проработать пять.

— Владислав, вы написали довольно много романов, массу стихов и сонетов, где, так или иначе, имеет место любовь. Это очень много для одного сердца. В чем секрет?

— Знаете, я и сам только недавно открыл этот секрет. В 28 лет я влюбился в женщину, которая выходила замуж по любви за другого мужчину. Они были счастливы, а для меня узы брака, ненавижу это слово… Скажем так, священный союз — это непреодолимая стена. И я не понимал, зачем в моем сердце поселилась любовь к этой женщине? Кому я нужен со своей любовью? К чему этот жар в груди, эти страдания? Любовь — это разумная энергия Бога. Что тут разумного? Я не понимал. Недавно я взялся перечитывать свои романы и был удивлен. Это в тему про одно сердце. Откуда столько пылкости, столько страсти? Я понял: любовь моя была не для семейного счастья — она дала мне столько вдохновения и пыла, что его хватило на все мои романы и лирические стихи.

— А в данную минуту вы обожаете кого-нибудь? Вас по-прежнему притягивают музы?

— Свое состояние я опишу словами Михаила Задорнова: я — уставший романтик. Я никогда не прибегал к чужим афоризмам, всегда надеясь на свою голову, но эта фраза очень точно характеризует мое нынешнее состояние.

— Какие три качества в людях вы любите или уважаете больше всего?

— Честность, благородство и великодушие. Не могу не сказать о четвертом — стремлении к творчеству.

— А какие три не любите?

— О, таких много. Пожалуй, затруднюсь выбрать. Но если вы настаиваете: подлость, предательство, а больше всего не люблю гордыню, которую с успехом воспитывает в нашей молодежи Голливуд. Вот идет по улице пацанчик. Еще ничего не знает, не умеет и не может, а хочется же чувствовать себя крутым. Отсюда — мат, ложь, неуважение к старикам, пренебрежение к тем, кто слабее.

— Неутешительные выводы. А вам, как творческому человеку присуща гордыня?

— Гордыня — это энергия, данная людям всем без исключения от сотворения человека.

— Как вы с ней справляетесь?

— Антипод гордыни — смирение, чему, собственно, иноки обучаются в монастырях. Я прибегаю к другому, не менее эффективному методу — иронии. Смеюсь над собой.

— Интересный способ. А что вы цените положительного в творческих людях?

— Ну, во-первых, талант. Не желание выхвалиться перед людьми, а стремление привнести в мир что-то прекрасное от себя. Уважение и память можно заслужить, работая на интеллигенцию. Деньги и временную дешевую популярность — на необразованную молодежь. Искусство должно вести людей к светлому и прекрасному, а не идти на поводу у бездарной публики, преследуя меркантильные цели.

— Владислав, вы всю жизнь пишете, сочиняете, творите, боретесь за место под солнцем… Почему неудачи? Почему вас не издают?

— Много причин этому. У меня нет высшего образования, которое, безусловно, повысило бы мои шансы на успех. В советскую эпоху я еще только начинал писать, в лихие 90-е невероятно популярными стали, как сказал однажды мой друг Александр Киселев, дефективы. Я эту тему боевиков, убийств и расследований не любил, хотя и читал, просто для того, чтобы истреблять время на работе. Тематика, в которой прекрасно живут Донцова, Устинова и другие, меня тоже не привлекает. Я не прогибаюсь под веяния моды. Я хочу дать людям то, что хочу, а не то, что они хотят. Жду, когда людям надоест вся эта суета, и они захотят снова читать романы, которые не только развлекают, но и воспитывают, ведь девиз любого романиста — развлекая, учи! И еще я сам выбрал свою судьбу. В шестом классе я спел на сцене Дворца культуры «Школьный вальс». Меня пригласили на занятия вокалом. Но занятия проходили очень поздно, и отец не отпустил. Я все детство и юность занимался лепкой и, захоти я, мог бы получиться скульптор.

— И что же не захотели?

— Мне пришла мысль, что книгу увидит большее число людей, нежели скульптуру. И я начал с нуля. Мне очень понравился процесс, хоть я тогда еще совершенно не умел писать. И слава Богу, что я не знал, что не умею писать, ведь шмель летает вопреки всем аэродинамическим показателям. А вообще у меня сложилось стойкое мнение, что Бог меня бережет. Слава — это весьма сильное искушение. Очень многие писатели и поэты были прославлены после их ухода из этого мира.

— Были случаи, когда вы впадали в отчаяние?

— Были, и благодаря им я понял, почему отчаяние — грех. В отчаяние ты предаешь самого себя.

— Напоследок: самая заветная мечта?

— Чтобы мои первые два тома экранизировали. Глубоко убежден, что они достойны этого.