«Что не смогла цензура, доделывает экономика». Леонид Сергеев о творческом кризисе, песне про Медведева и дырявой гитаре

Известный бард дал концерт в Ревде и интервью нам.

Концерт Леонида Сергеева прошел в Ревде, в зале ЦДО, 13 мая 2018 года. Послушать одного из самых известных в России бардов пришли не только ревдинские любители авторской песни — на концерт приехали люди из Екатеринбурга, Первоуральска, Челябинска и других городов. Был даже житель Новой Зеландии, о чем сообщил организатор концерта Сергей Бушков. На следующий день после концерта Леонид Сергеев пришел в редакцию «Информационной недели» — попил чаю, получил в подарок нашу фирменную кружку и ответил на вопросы.

— Леонид Александрович, вам вообще часто приходится интервью давать?

— Ну… В свое время по роду деятельности я чаще брал интервью, чем давал. Ну, а так… Вы знаете, в последнее время не очень часто. Как-то жанр авторской песни средства массовой информации не очень балуют. И я прекрасно понимаю почему — потому что, как говорится, другим занято социокультурное пространство в головах наших людей. Обычно в прежние времена всегда меня забавляло, когда последний вопрос всегда был практически один и тот же в разных городах, поселках и в станицах. Два! «Что бы вы могли пожелать себе?» и «Какой вопрос вы хотели бы задать себе?». Желал я себе, естественно, здоровья. А вопрос у меня был один — «Вы женаты?» На этом беседа и заканчивалась (смеется).

— Вы знаете, я когда готовился к интервью с вами, последний вопрос накидал практически такой же. Я даже могу подтвердить — вот он у меня на бумажке записан.

— Класс! (смеется)

— Да, решил вот не выделяться из общей массы коллег…

— Я помню, в Челябинске пришла какая-то женщина с телевидения. Мы с [бардами Вадимом и Валерием] Мищуками были. И что-то она нас спрашивала-спрашивала, и как-то смотрела с опаской на нас. А мы чего-то расстрекотались, навешали ей кучу лапши. И в конце она так совершенно искренне сказала: «Боже, так они еще и умные!» Вот тут мы развеселились окончательно.

— Вчера на концерте, прямо скажем, не очень полный был зал. Причем, не самый большой зал в Ревде. А вы выступали и перед десятками тысяч зрителей, на «Груше» [Грушинский фестиваль], например. Как вам больше нравится выступать — перед огромной толпой народа или в камерной обстановке? И в чем разница для вас?

— Вот это хороший вопрос. Действительно, приходилось выступать в разных совершенно аудиториях. Есть режиссура массовых зрелищ, есть просто режиссура. Безусловно, это накладывает определенный отпечаток в выборе репертуара, в манере исполнения. У меня есть печальный опыт. Однажды меня пригласили в японское посольство, где проходил съезд икебанистов России. И я как-то не разобрался, на улице была зима, я с мороза влетел туда… Икебанистов было человек пятнадцать, и все такие… как сучки́… очень похожие на продукт своей деятельности, сидели чинно. А я сходу, не въехав в ситуацию, давай им исполнять песни про водку, про алкоголь, разухабистые такие. Смотрю — они еще больше засохли. А понял свою ошибку и начал петь лирические. Они потихоньку стали оттаивать, и мы нашли общий язык… Бесполезно приходить в интимный зал на 50 человек, где горят свечи, и что-то зовущее и бунтарское кричать. Равно как бесполезно на Грушинском фестивале в три часа ночи выходит на «гитару» и петь что-то интимно-лирическое, которое понятно практически только одному автору. Просто уснут люди.

На самом деле, всё уже украдено… просчитано до нас. Американцы в свое время четко высчитали, что когда артист выходит на сцену, он начинает бешено отдавать свою энергетику и старается как можно большую площадь зала ей покрыть. А в конце он начинает ее собирать — возвращается у нему эта энергия, устанавливается контакт и взаимосвязь. Я уже давно за тысячу дал концертов в этой жизни бренной и только два раза я испытал чисто физическое ощущение возврата энергии из зала.

— Как это можно ощутить физически?

— Когда идет тяжелый концерт более двух часов, публика такая непростая, ты работаешь. И где-то в конце какой-то такой ветерок начинает дуть, и ощущение, что тебя поднимает. И возникает такая «петля», что ты поешь уже для себя и тебе уже неважно, есть люди в зале или нет. Они твои — всё. Два раза в жизни я такое испытал.

— Вчера на концерте в Ревде люди были вашими?

— Вчера была хорошая публика. Бывает такое, когда выходишь на сцену во время первых двух песен определяешь этакие центры — вот здесь сидит хохотушка, надо ей морду состроить, чтобы она зашлась в смехе, и тогда она заведет еще человек пять рядом с собой. А вот здесь сидит человек, который напряженно и серьёзно смотрит на тебя. У меня был случай из жизни. В больнице я выступал, перед врачами. И прямо по центру сидел человек, которые просто весь концерт смотрел на меня с абсолютно каменным лицом. Я и так, и эдак, я ему рассказывал что-то, я кривлялся, я плакал, пел тяжёлые песни, пел веселые песни. А он сидел вот так. У всё — у меня концерт провален, ухожу со сцены в комнатку, сижу-переживаю. И тут открывается дверь, и заходит он. Как судьба надвигается на меня. И, не меняя выражения лица, говорит: «Спасибо огромное, я давно так не смеялся»… А вчерашний зал, он не был такой, что пальчик покажи — и он заржёт сразу. Реакции были радующие меня. Там, где надо было тихо слушать, тишина была очень хорошая. Там, где надо было реагировать на шутки, реагировали. Нормальный зал нормальных людей… А то, что неполный, так что ж… Как говорится, бывали и лучше времена (смеется).

— Вы чувствуете, что авторская песня как-то меняется? А ваш слушатель? И вы сами, как автор?

— Вадик Мищук как-то хорошо сказал: «Наш зритель стареет вместе с нами. Наш зритель с нами и уйдет». Так оно и происходит. Зрители Кима, Городницкого уходят вместе с ними. Наши зрители идут с нами. Молодая поросль типа Паши Фахртдинова, Оли Чикиной, Саши Щербины — у них другая уже публика. К нам они, да, относятся с пиететом, с уважением, как мы всегда относились к Визбору, к Окуджаве, к Городницкому. Но у них свой язык общения, своя энергетика общения. У них другие пароли, другие методы… Я думал об этом… Например, есть такой автор Олег Медведев, в Иркутске живет. Два раза в год он из Иркутска выныривает и делает такую гастроль — Москва там, Питер, Казань, раньше был Киев. Он приезжает, и у него на концерте 200-300 человек уже сидят сразу. По одной простой причине — он сидит в социальных сетях. Общается, выкладывает свои песни, в какие-то ролевые игры играет. Они знают друг друга. Пусть заочно, но знают. И когда он едет на концерт, он пишет — люди, я такого-то числа в Москве в «Гнезде глухаря». И всё — у него аншлаг.

— А что мешает вам продвигать себя так же?

— Понимаете, в 70-80-е годы среда формировала автора. Если ты удачно выступал на Грушинском фестивале, тебя там же записывали — там был лес микрофонов на палках, на кустиках. И уже через день твои песни знали от Владивостока до Бреста. Тебя приглашали в КСП [клубы самодеятельной песни], которые были практически в каждом городе, ты начинал ездить по стране. А сейчас время такое, что автор сам формирует свою среду. Интернет, Facebook, «Одноклассники» — я ничем этим пользоваться не умею. Меня нет ни в одной социальной сети совершенно осознанно. Но мне и не надо — у меня еще есть своя публика. Кто-то приводит детей, знакомых, кто-то остается. Мне хватает моей аудитории. Конечно, если тебя слушают полторы тысячи человек — это приятно. Но если это 15-20 человек — они же тоже люди.

— Вы вообще считали, сколько вы песен написали?

— Люди считали. На сайте на моем висят сейчас где-то 330-350 песен.

— Вас наверняка просят на концертах — а спойте вот такую… Как вы к таким просьбам относитесь?

— Да, вот вчера подошел человек, попросил спеть что-то из «Гусарского цикла» — мол, выросли на нем. Ну, вспомнил, спел. Понимаете, если вспоминать песни, написанные 30-40 лет назад, — это определённая работа, к этому надо готовиться. Во-первых, надо просто ее вспомнить. Песня же как человек — она рождается, растет, достигает расцвета, потом… остается в памяти. И зачастую не автора, а кого-то интересующегося. Чтобы родилась песня, обязательно должно произойти какое-то событие, со мной, внутри меня, с моими близкими людьми — ты можешь этого и не заметить поначалу. А потом вдруг что-то вылезло и — бах! — появляется песня. И чтобы петь песни 30-40-летней давности, надо в памяти возвращаться туда. А я всегда говорю, что там может оказаться настолько лучше, чем здесь, что не захочется оттуда возвращаться сюда.

— Просто в одном из интервью Юрий Шевчук говорил, что он не любит свою песню «Что такое осень». Потому что когда-то его всё время просили петь именно ее. Вплоть до того, что братки его в баню приглашали, чтобы он им «про осень» сбацал…

— Я согласен с Юрой, конечно. Но любить-не любить — зачем уж так? Понимаете, Булат Шалвович Окуджава всю жизнь пытался доказать, что он большой и интересный писатель. А запомнили его — «девочка плачет, шарик улетел». Это его достаточно сильно раздражало, между прочим. Он большую часть себя вкладывал как раз в литературный труд. А остался в истории и памяти народной песенками, как он сам их называл… У меня? У меня «Колоколенка». Я помню, было у меня как-то выступление в прямом эфире, и равном соотношении, 50 на 50, звонили милиционеры и бандиты. Ни те, ни другие не скрывали своего социального происхождения. И все просили «Колоколенку». Одни говорили: «Давай, пацан, мы тут сидим, сыграй-ка нам…» Другие: «Личный состав нашего отделения слушает прямой эфир и просит вас…» Такое бывает, что песня попадает в какую-то точку — болевую или в точку радости. И тогда она пронзает всех по вертикали всех — от космонавта до бомжа. Это феномен Высоцкого. Есть «накопители», их масса, это мы все. А есть «выразители», которые раз в эпоху выпрыгивают и выражают всё, сами того даже не зная и не желая.

— А вы сами кого слушаете? Каких бардов?

— Чукча не читатель, чукча писатель (смеется)… Сейчас, наверное, поменьше слушаю, но… Олю Чикину давно люблю. Вася Уриевский — блестящий актёр, и песни он раскладывает, ставит режиссёрски. Здорово, просто на едином дыхании я его посмотрел недавно на фестивале под Нижним Новгородом. Конечно, Васе за дружеским столом после третьей не подпоёшь, его надо смотреть просто взахлёб. Теперь слежу за Васей — что он там еще написал. Скорее в ознакомленческом плане я сейчас слушаю. А было время, в конце 80-х – начале 90-х, упал в Мищуков — и всё. Вот просто энергетики совпали. Почему мы и начали вместе писать песни, вместе выступать, дружить.

— Вы во многом знамениты своими юмористическими песнями…

— Мне нравится слово «знамениты»! Греет душу (смеется).

— Ну да… А разве это не так?

— Да, тут сыграла роль передача «Веселые ребята», где я был в образе этакого записного шутника. Хотя резали их тоже, конечно. Венцом отношений передачи и государства стал тот момент, когда передачу «Веселые ребята» сняли с эфира и заменили фильмом «Веселые ребята». Вместо нас поставили Утёсова. И руководитель передачи Андрюша Кнышев в свое время был удостоен великой чести — такого не было в истории Гостелерадио, когда просто редактор молодежной редакции попадает на аудиенцию к Герою социалистического труда, председателю Гостелерадио товарищу Лапину. Двадцать минут он Кнышева полоскал, тот вышел маленький, униженный. Но не сломленный. Злобный… Всё, что говорится сегодня, говорилось и тогда: «Не надо мелкотемья. Если уж хотите критиковать, говорите о том, что на БАМ не поставляют трубы вовремя. Вот — критикуйте! Есть же темы! А вы — ABBA не приехала, нет пластинок «Битлз». Ну что это такое!» И потом, после «Веселых ребят», куда бы я ни приехал с концертом, народ в зале уже ждал, что я буду их смешить. Я по молодости даже переживал от этого, боролся с залом, что называется. Пел какие-то серьёзные песни, пытался показать, что и так умею, и эдак. А потом я подрос, поумнел и понял одну простую вещь: если ты можешь это дать и от тебя этого ждут — дай. И они будут счастливы.

— Почему, на ваш взгляд, люди больше ждут юмора? Почему не хотят над песнями подумать, погрустить?

— Не так давно, когда шла серия передач про блокаду Ленинграда, люди, которые выезжали на передовую в составе концертных бригад, вспоминали — в самых страшных мясорубках люди просили только веселое. Чтобы посмеяться, забыться как-то. Никакой лирики, никакой философии… Сейчас у нас… очень непростое время. И, наверное, поэтому людям тоже хочется чего-то лёгкого. С другой стороны, у меня сейчас, не скажу, что кризис — кризище. Я не знаю, что сочинять. Если говорить людям, что как-то тяжко всё, так народ отвечает — да мы знаем, что тяжко, зачем еще больше-то? Выходить с идиотской улыбкой и петь про то, что всё хорошо, травка зеленеет? Отвечают — ты чего, идиот, не видишь, что происходит? Не знаю… Я очень зависим от состояния здоровья общества. Поэтому в час по чайной ложке какие-то песни появляются, но тяжело это.

— Вчера была классная сатира про Медведва и больницу. Современная, на злобу дня…

— Да в этой песне ничего такого и нет. И прошло то время, когда такие песни можно было петь только тайком на кухне. Я перед Московской городской Думой её пел. Господин Платонов, который был зампредседателя, посмурнел (смеется). Я перед банком ВТБ её пел — [председатель правления Андрей] Костин ржал, из-под очков слёзы вытирал, говорил: «Я Дмитрию Анатольевичу скажу!» Я ему: «Барин, не погуби!» (смеется). Если бы это было грубо, пошло, оскорбительно — а то ведь нет… Знаете древнюю притчу, как правитель обложил город данью? Народ сначала заорал, потом завыл, потом заплакал. А когда народ начал смеяться, правитель сказал — всё, с них взять больше нечего. Сейчас перечитываю Салтыкова-Щедрина — всё один в один. Колесо истории, колесо времени. Они там, наверное, троечники по истории — не понимают, что всё это уже было. И всё закончилось знаменитым булгаковским: «Граждане, сдавайте валюту».

— После таких песен не бывает сложностей? С организацией концертов, например?

— Да какая у меня организация? Вот — Сергей Бушков в Ревде. Если он берется за организацию концерта, значит, у меня будет концерт. Не взялся бы — меня бы здесь не было. Вот филармония Свердловская — нет, не берется. Но редкие филармонии, да, приглашают — чинная публика, на стенках Чайковский.

— Что вам нужно для успешного выступления? Грубо говоря, райдер у вас есть?

— Конечно, есть! Хотя и не такой, как у Пугачевой. Мне ребята в Ульяновске рассказывали, что Алла Борисовна в райдере написала — «увеличить сцену». А то коллектив не помещается. Что делать – увеличили метров на пять. А я человек скромный в быту. Мне бы голосовой микрофон, джек-джек шнур, стул. Ну, и выпить после хорошего концерта в приятной компании. Вчера организаторы с райдером справились.

— А вот у вас гитара дырявая. Зачем вам такая? Почему не простая?

— Нужда заставила. Было время, когда «Аэрофлот» не пропускал в самолет обычные гитары. Было предписание, что музыкальные инструменты провозятся только в багаже за отдельную плату. У нас как всегда — какое-то начинание вырождается в обязаловку, а потом приобретает совершенно идиотские черты. Сейчас, правда, разрешили провозить до 135 сантиметров. И то, только после того одну девочку не пустили со скрипкой в салон — требовали, чтобы она сдала скрипку в багаж или купила полный билет на нее. Тогда уже оркестранты с именами начали возмущаться. И какой-то пианист наш мирового уровня пожаловался вице-премьеру Ольге Голодец. И она позвонила в «Аэрофлот» — дескать, вы вообще уже одурели, ребята? Теперь эта дырявая гитара тютля в тютлю проходит в салон. А в лоукостере «Победа», чтобы взять гитару в салон, нужно заплатить 2500 рублей. И вот представьте, что инженер, врач, учитель летит на фестиваль авторской песни — 2500 за гитару туда, 2500 обратно. А у него зарплата тысяч 25. Что он скажет? Да ну нафиг эту песню! И вот то, что не смогла сделать цензура в брежневские времена, сейчас совершенно спокойно делает экономика.

Леонид Сергеев родился в 1953 году в Бресте. Закончил музыкальную школу по классу фортепиано, еще будучи школьником начал писать стихи. А с 1970 года — песни. В 1975 году окончил историко-филологический факультет Казанского госуниверситета. Переехал в Москву, работал на телевидении и радио. Выступает сольно с конца 70-х годов. Кроме того, Леонид Сергеев — участник знаменитого бардовского ансамбля «Песни нашего века», в котором также выступают Сергей Никитин, Вадим и Валерий Мищуки, Алексей Иващенко, Олег Митяев, Лидия Чебоксарова и другие известные авторы исполнители. В Ревде Леонид Сергеев уже выступал в 2012 году.